Режиссер:
Том Тыквер. Cценарий: Эндрю Биркин, Бернд Эйнчингер, Том Тыквер (по роману Патрика Зюскинда). Оператор: Фрэнк Грибе. Композиторы: Рейнхольд Хейл, Джонни Климек, Том Тыквер.
В главных ролях: Бен Уилшоу. В ролях: Дастин Хоффман, Алан Рикман.
В свое время я избежал чтения бестселлера Патрика Зюскинда и потому оказался избавлен от сравнений фильма с литературным первоисточником — сравнений совершенно необязательных, но, как правило, выскакивающих у зрителя поневоле.
Картина у Тома Тыквера получилась вполне в духе нашего времени: красочная, широкоэкранная, продолжительностью более 2-х часов, с голыми телами, извращенным сознанием главного героя и преступлениями на почве зашедшей куда-то не туда страсти. Но фактически, эта костюмная мелодрама с криминальным уклоном — посвящена навязчивому вопросу, всегда возникающему при столкновении с гениальностью: насколько гений и его гениальные произведения выше общественной морали, да и вообще, коррелируют ли с ней хоть как-нибудь? Ответ дается почти однозначный: "типа, да". Потому что в конечном итоге "искусство принадлежит народу", и так же, как, например, миллионы людей восхищается архитектурными памятниками Санкт-Петербурга, возведенными на костях десятков тысяч людей, так же и сотни жителей города Граса в полной мере насладились творчеством парфюмера Гренуя, угробившего на свои духи всего-то полтора десятка молодых девиц. Как и любой гений, Гренуй чудаковат, в данном случае даже нравственно дефективен. Но в отличие от просто талантливого нюхача, живуч и предельно целеустремлен, и именно засчет своей целеустремленности развивает талант до подлинных высот мастерства. По большому счету, Гренуй — стандартный типаж, гений-клише. В молодые годы полюбив с первого нюха девушку, он, вместо того, чтобы ее выебать — или жениться и трахать ее на протяжении многих лет, попытался сберечь ее запах на года. По неумению запах был утерян, и получивший чувствительный удар по органам обоняния чудак-человек положил всю свою дальнейшую жизнь на то, чтобы избежать подобных казусов в дальнейшем. И только умиротворенный вид совокупляющихся сотен людей, очарованных его духами, показал Греную ошибочность выбранного им пути. Зачем убивать девушек — когда можно их ебать! Вот и получается, что все его старания оказались на деле всего лишь сублимацией. Что ж поделать, гений на то и гений, чтобы находиться в стороне от большинства людей и выбранной ими как политической, так и любой иной линии развития.
Рассказ о жизни парфюмера Гренуя ведется Томом Тыквером без лишней суеты, но и абсолютно "без огонька". Фильм о гении, но сам фильм лишен признаков гениальности. Нейтральное кино, космополитичное, практически научно-популярное, из серии "жизнь замечательных людей". Сказать о нем, по гамбургскому счету, нечего. Конечно, виды грязных улочек средневекового городка способны вызвать особый интерес у любителей костюмированого кино, а лаборатория, заставленная колбами, ретортами и перегонными аппаратами, вызовет особый трепет у алкоголиков ценителей историй про алхимиков, но при всей яркой зрелищности фильма Том Тыквер выглядит скорее подмастерьем, нежели мастером, — слишком уж бережливо, как будто даже с опаской и оглядкой, а от того нерасторопно, строит он окружающий Гренуя мир.
Красивая картинка и ноль сопереживания — вот полное впечатление от фильма. Тыквер превратил "историю одного убийцы" в историю трагедии девственника, который только перед лицом оргии на площади понимает, что делал с девушками вовсе не то, что следовало бы. Гренуй Зюскинда вызывал отвращение у людей, но не тем, что все нюхал, а тем, что не имел собственного запаха и потому на подсознательном уровне казался им чужим. Гренуй же Тыквера — симпатичный парнишка, увлеченный своими поисками. Туповатый, односторонний, но не отвратительный. Даже смерти людей, окружающих его, происходят как бы случайно. Карма такая.
Сюжет: наделенный феноменальным обонянием, но лишенный собственного запаха Гренуй идет на все, чтобы синтезировать идеальный аромат, который позволит ему повелевать людскими чувствами. Ради того, чтобы создать нужный коктейль, он убивает самых красивых девушек, которых может найти.
Все свои силы Тыквер бросил на то, чтобы отобразить колдовство запаха с помощью визуальных образов, и при этом, по-моему, забыл о власти актерской игры, которая зачастую затмевает спецэффектные ухищрения. Великолепные дома на мосту, арки, проемы, улочки, тьма, — открыточная красота ловит взгляд, но остаток при этом сух. Тыквер очеловечивает образ Гренуя, но до момента встречи с девушкой со сливами это еще не разочаровывает. Именно этот момент является для фильма переломным, потому что демонстрирует разницу восприятий зрителя и Гренуя. Зрители склонны видеть в очаровании запахом некую романтику, но рассыпавшиеся сливы и животный, быстрый жест приникшего к руке девушки героя в этом разубеждают. Именно здесь он более всего нечеловек.
Но вместо того, чтобы продолжить эту тонкую работу и сыграть на нервах зрителя, Тыквер сам поддается неуместной романтике, наделив Гренуя флэшбэками в виде рыжей, и лишает "Парфюмера" последнего шанса на то, чтобы стать неоднозначным. Вы видели оргию на площади? Это не оргия, а хипповский мир-труд-май, и так во всем. При всей попсовости первоисточник обладал некоей многомерностью трактовки, а "Парфюмер" Тыквера — чересчур плоский. Гренуй Зюскинда, одержимый своими поисками, выбирал своих жертв пристально, а в фильме, кажется, любая девица могла стать его избранницей. Ко всему прочему, Тыквер открыто симпатизирует Греную, что видно в сцене с епископом, но проводит свою линию вкрадчиво и потому недостаточно впечатляюще. "Парфюмер", кажется, почти не отходит от текста, но на выходе мы имеем абсолютно другую историю. И не самую интересную.
Нет слов, Том Тыквер снял сочный и кра сочный фильм, который смотришь не отрывая глаз, ибо они откровенно отдыхают от буднего многообразия цветов на предлагаемой Томом охряно-красной гамме. Оттенённые ею, лица людей преисполняются значения и благородства, здания и постройки горят не свойственным им величием и даже грязь и разгул мекробов выглядят не столь убийственно мрачно. Чего-то схожего пытался добиться в "Братьях Гримм" Терри Гильям должно быть, но его ставка на прерафаэлитов не оправдалась. Том Тыквер обставил заморского горного удава в соревновании на самый красочный фильм 2006 года, показав, что остались ещё зубы у германского кинопрома после смерти главных его икон — Лени Рифеншталь и Райнера-Вернера нашего Фассбиндера. Хахаха.
Фильм поставлен по роману швейцарского писателя Патрика Зюськинда, известного больше своим отшельничеством и мизантропией, чем откровениями на ниве литературы. Чтож, кто как зарабатывает деньги. Зюськинд вот выбрал путь отказки и выиграл. Продюсера, взбудораженные тем, что Патрик из своего горного шале выкобенивается и отказывался продавать им права на экранизацию "Парфюмера" заинтересовались писателем и его романом и в противовес случаю с неуловимым Джо сделали всё, чтобы подкупить неуловимого швейцарского писателя. Прям как в недавней истории с Фрэнком Миллером. За той конечно разницей, что на одну полку "Парфюмера" и "Город грехов" поставить сердце не позволит. "Город грехов" — это монумент, скала, эпос, а "Парфюмер" — сочный и кра сочный фильм, который смотришь не отрывая глаз, но не более.
Так уж получилось, что будучи по молодости, я чёл этот роман и был оставлен им равнодушным. Эдакий милый аттракцион — Патрик описал нам человека, который живёт запахами, а не цветами. Однако описал в традициях бульварной швейцарской литературы — более интересуясь физическими воплощениями особенного таланта героя, чем его душой. Отчего роман вышел картонным, ненастоящим. Этика, эстетика были выброшены за скобки уравнения и сложение/вычитание шло на уровне пошёл/понюхал/убил. Наверно, прочти Толстой этот опус, без раздумий поехал бы он в горные веси центральной Европе и не раз бы палка дрожала в его старческой руке во время нелицеприятного разговора со швейцарским коллегой, который высокое искусство литературы низвёл до бульварной чернухи, чья единственная цель — развлечь публику. Обратите внимание: развлечь, а не воспитать. Хотя с другой стороны поехал ли бы Лев Николаевич? Ведь кабы об каждого писаку ломать по костылю, сосен не оберёшься!
Собственно по тому что чёл, от фильма ничего и не ждал. Понимал, что покажут нам тот же аттракцион только с кеноэкрана, а не страниц книги. Так и вышло. Дотошно экранизированный роман выплеснулся в лёгонький "жевательный" фильм, который приятно посмотреть, но который проходит через двери восприятия и легко улетучивается на финальном титре. Как б не маниакальные наклонности главного героя вышел бы идеальный продукт для канала "Дискавери" — с одной стороны "Промышленные открытия Европы", с другой "Как это получается", увлекательный экскурс в ремесло парфюмера. Я б купил.
Коли будут показывать продукт по телеэкрану, снова буду смотреть. Нету лучшего способа убить вечер, чем посмотреть красивый семейный фильмец с обилием целомудренной обнажонки и красивыми рыжеволосыми актрисами на второстепенных ролях. Ведь кто как не Том Тыквер собаку съел на "redheared" актрисах:)? Его вкусу я доверяю.
Том Тыквер и Ларс фон Трир познакомились в 2000 году на фестивале в Каннах. Том приехал на Лазурный берег пиарить своих “Принцессу и воина”, поэтому уже к вечеру первого дня так нахуярился, что в организм отказывался влезать даже его любимый “будвайзер”. Отпросившись у новых собутыльников на пару минут, Том забрался в высокие кусты с левой стороны от центральной аллеи и наконец-то смог предаться своему любимому занятию. К сожалению, совсем недолго, так как в кустах он оказался далеко не один. В странной невысокой фигуре в трех метрах впереди от него Том быстро узнал датского режиссера фон Триера. Чуть позднее Том обнаружил еще две вещи, которые в трезвом состоянии, показались бы ему ужасно омерзительными. Во-первых, датчанин не отливал, а занимался совсем другим делом. Во-вторых, ему было совершенно пофигу на присутствие вблизи него другого мужчины. — Вы видите Кидман? — спросил он неожиданно Тома, продолжая быстро работать рукой, — Какие у нее сиськи! Ох, какие у нее сиськи! - Мдаааа, сиськи у нее просто замечательные, — попытался с видом большую знатока вступить в эту беседу Том. В это время по аллее мимо кусов проходила Франка Потенте. Услышав пьяный голос своего бойфренда, которого она искала уже почти двадцать минут, девушка психанула, порвала на себе правую перчатку и быстрым шагом направилась в сторону стоянки. Вечер был для нее уже окончательно испорчен. И не только вечер.
Но зато для двух мужчин в кустах он только начинался. - Николь будет играть в моем следующем фильме. Я уже даже написал для этого сценарий и отослал его ее агентам... Мне кажется, что она должна на него клюнуть. Представляете, там есть сцена, где ее будут насиловать всей деревней, — изрек c гордым видом фон Трир. После чего неожиданно закончил свой скорбный труд, махнул рукой и стал энергично застегивать ширинку.
Датчанин оказался совсем не таким, как его описывали в журналах. Очень общительным и шумным. Наверное, этому помог тот факт, что, несмотря на разницу в возрасте и воспитании, у них с Томом оказалось очень много общего. Когда же обнаружилось, что на одну и ту же 8-миллиметровую пленку они оба снимают уже начиная с четвертого класса, то фон Трир просто расплакался и бросился Тому на грудь с воплями “Братка!”. Потом они пили с какими-то китайцами, потом их куда-то тащила секюрити, потом было странное и холодное утро в отеле. Одним словом, Каннский фестиваль удался.
После этого они ни разу не виделись. Единствнным средством общения была для них только электронная почта. Фон Трир ужасно боялся полетов, поэтому покидал за свою жизнь пределы родной страны только два или три раза за всю жизнь, ну а Тыквер, бывший в Копенгагене всего раз в начальной школе, второй раз туда особо не торопился. С одной стороны, дел было невпроворт. С другой стороны, после неожиданного ухода Франки в его жизни и творчестве наступил длинный и затяжной кризис. К тому же, мстительная Франка наняла себе профессионального вудуиста, который сделал для нее фигурку ее бывшего бойфренда. По этой причине каждое утро режиссера Тыквера начиналось обычно с диких и острых болей. Сначала в конечностях, потом в печени, затем в селезенке, а после этого много-много раз в гениталиях.
После такой утренней гимнастики думать о вечном и о Кесьлевском было очень затруднительно, о чем Том и писал обычно в емейлах своему датскому приятелю. Фон Трир в ответ смеялся, говорил, что женщины — страшное зло и что лично ему для полного счастья нужны только две вещи — ящик прозака и коробка со свежей немецкой порнухой. Том понимал каждый раз эти шутки как прямой намек, поэтому плелся в ближайший магазин и готовил новую посылку в Копенгаген.
Однажды поздно вечером в дверьТыквера постучал странный человек в аккуратном костюме потомственного швейцарского банкира. Он сказал, что на протяжении шести поколений его семья хранила пакет на имя “Томаса из Вупперталя” с точным указанием места и времени, когда и кому этот пакет нужно передать.Том несказанно удивился, но, немного подумав, решил, что это всего лишь милый розыгрыш со стороны кого-то из своих старых фанатов. Еше больше убедился он в своем предположении, когда на старых пожелтевших бумагах, вынутых лже-банкиром из своей лакированной табакерки, он узнал родной до боли почерк Ларса фон Трира. “Хай, Том! Податель сего письма должен передать тебе мой последний подарок, в котором ты узнаешь все подробности. Но это все будет потом, а пока я хочу попросить тебя об единственном одолжении. После того как ты получишь мой подарок, я не хочу, чтобы мы с тобой когда-нибудь более встречались. Сделай все возможное, чтобы этого никогда не произошло. Ты поймешь. Твой друг Ларс”. Под письмом стояла тонкая готическая подпись и дата “24 июля 1763 года”.
Продолжавший думать, что стал жертвой обычного розыгрыша, Тыквер вышел с банкиром из своего дома и сел в его большой черный лимузин. Примерно через семь часов они были уже в Швейцарии. Уставший от бездвижного путешествия Том начал жалеть о том, что повелся на поводу у шутников и даже стал искать по карманам какой-нибудь тяжелый предмет. К сожалению, ничего тяжелее зажигалки он так и не нашел, кда вдобавок к этому его путешествие неожиданно закончилось.
Особняк был большим, темным и сделанным почти целиком из металла. Когда Том наконец оказался в комнате для приемов, то ощутил себя словно в большой стальной мышеловке. Дополнительного эффекта добавил еще тот факт, что вошедшие в кабинет люди, ничем не отличающиеся от его сопровождающего, стали методично завешивать окна черными шторами. Потом в комнату внесли кинопроектор. Потом начался сеанс.
Пленка была очень ветхой и в одних сплошных артефактах. Вдобавоке, вместо звука острый и неисчезаюзий треск и какие-то эфирные помехи. К тому моменту, когда уже началось само действие, Тыквер изрядно устал от происходящего. Ему уже давно было не смешно.
На экране появилась первая картинка. Ларс фон Трир, почему то исхудавший и бритый налысо, держал за плечи какого-то странного мужичонку и что-то говорил в камеру. Человек за проектором прибавил звук, и Тыквер услышал голос своего друга.
“… и начнем. Сегодня 18 ноября 2015 года. Перед вами я — величайший режиссер за историю планеты Ларс фон Трир. Рядом со мной — Вильгельм Гренинг. Гений! Настоящий гений! Это тот самый человек, который создал ту самую машину времени, с помощью которой мы и снимем теперь наше самое великое кино! Догма Зеро, чуваки! Догма, блядь, Зеро!… Сейчас из этой самой комнаты мы отправимся в прошлое. В 1756 год, где снимем самое великое кино. Вы уже знаете какое… Да-да, то самое! Мы снимем этого долбаного Парфюмера и докажем, что для настоящего художника нет границ! Вааааще! Никаких!”
Изображение превратилось в белые квадраты, но потом снова выровнялось. Всего через минуту зритель увидел грязные улицы Парижа образца XVII века, а на них грязного и небритого фон Трира в компании каких-то странных людей. Голос у фон Трира был сорванный, но по прежнему энергичный.
“…дня у нас первый рабочий день. Самый первый и самый рабочий. Парни тут уже хотят снять взятие Бастилии, но я боюсь, что это может очень херово кончиться. В конце концов, мы снимаем Парфюмера — какая нахуй Бастилия?!… Так вот мы креативные революционеры… хронодогматики… пиздатые чуваки… короче, мы начинаем снимать наше кино… мы нашли настоящего Гренуя… самого настоящего… его зовут Гренуй, и он тоже мудак… есть еще Бальдини, но он парикмахер… но мне уже похуй… тем более он похож на Дастина Хоффмана… зацените, шутку, Хоффман — парикмахер!”
Опять белые квадраты.
“… вчера от нас ушли парни из Rammstein… не пойму нафига мы их вообще взяли… они все же ебнутые… короче мы остались без музыки… Том, если ты это смотришь, то напиши для фильма какую-нибудь музыку… не важно какую — просто напиши… кино же просто пиздатое — любая музыка подойдет, зуб даю…”
Белые квадраты.
“…сегодня замочили первого местного… увы, жанровое кино требует жертв… а вообще все здорово… просто замечательно… догма форева… загибай пальцы… место действия должно выбираться по месту действия — это раз… Париж видишь? Монмартр видишь?… музыка — два… ее нет — буагага!… камера ручная и цветная — три и четыре… оптики нихуя — если честно, то ее только вчера спиздили — пять… про жанровые нюансы я уже говорил — шесть… семь тоже пропускаем… восемь в ту же самую задницу…девять туда же… десять — это самое интересное… режиссера не будет… меня не будет… имени режиссера, который снял самое великое кино за историю кино — не будет… ты сделаешь этот фильм… ты, том тыквер, снимешь этот долбаный фильм и покажешь его людям… но мне об этом не скажешь… история — такая штука, приятель, ей нельзя играться…. я должен сам дойти до этого… потому что я его уже видел… видел, блядь, и это пиздатое кино… прощай, друг”
Спустя три часа с того момента, как он вошел в темную бронированную комнату, Тыквер снова смог покинуть ее пределы. На улице было раннее утро. Осеннее солнце стояло над горизонтом, а птицы начинали свое неспешное ворчание. Том посмотрел по сторонам. Он никогда раньше не видел швейцарских пейзажей. Неожиданно в его кармане зазвонил мобильный. Том глянул на белый дисплей и увидел короткое “Lars V”. - Да? - Том, у меня есть идея… - Знаешь что, приятель… Иди-ка ты нахуй! Том положил трубку, но потом неожиданно передумал и сам набрал ответный звонок. - Да? - И никогда не звони сюда больше.
В свое время я избежал чтения бестселлера Патрика Зюскинда и потому оказался избавлен от сравнений фильма с литературным первоисточником — сравнений совершенно необязательных, но, как правило, выскакивающих у зрителя поневоле. 
