Скучная, затянутая готическая трагикомедия от Бергмана об "одержимости бесами" уже тысячу раз и стократ более убедительно реализованная, как до него, так и после.
В прологе персонаж Лив Ульманн выходит из халабуды к забору и долго рассказывает в камеру о своем помешанном муже. Смотрим на Ульманн, видим Фрейндлих. Неужто именно этот фильм вдохновил потом Тарковского на такой вот дешевый пролог, видимо затеянный ради придания фантастической истории реализма? (Еще, складывается впечатление, что Джон Ву почерпнул из этого фильма своих голубей, летающих в гулких мрачных коридорах). А уж в конце фильма Ульманн вообще уточняет в камеру, что именно должен подумать зритель: да, зритель, тебе, невнимательный зритель, и впрямь неясно — были демонами все те люди, иль они плод больного воображения: ведь ты же понял зритель — муж ебанулся, но ведь их видела и жена. Только вот она и так весь фильм только то и делала, что спрашивала мужа: а правду, муж, говорят, что когда пары долго живут вместе, видят то же самое, даже если в реальности ничего и нет. Так зачем же в конце это все так нелепо разжевывать, отчего фильм вообще скатывается по духу к самым отстойным американским зет-муви сороковых-пятидесятых, в которых говорящие головы объясняли зрителям все, что они только что увидели.
Хозяин замка, кстати, вылитый Лугоши в роли Дракулы.
Свихнувшийся художник (фон Зюдов) охладел к жене и вообще ведет себя странно, бьет по лицу прохожих (которых, возможно, и не существует), видит бывшую любовницу (Ингрид Тулин), хотя она, вероятно, мертва, видит буржуедемонов, манеры которых, особенно за столом, во время жрачки, весьма бунюэлевские, как в предшествующем этому фильму "Ангеле-истребителе", например, или последующем "Скромном обаянии буржуазии". Весь этот бардак у него в голове после того, как он убил на рыбалке раздражавшего его латентную гомосексуальность мальчика, а тот, защищаясь, его кусал. Если б мальчик, защищаясь, его не кусал, а, скажем, пел "Дойчланд зольдатен", то и воображаемые буржуи, надо полагать, обрели бы не вампирические черты, а гестаповские. Сцена рыбалки и убиения мальчика действительно эффектна, весьма удачная экранизация кошмара, в первую очередь из-за "рапидности" и адского звукового сопровождения, от которого забился бы под диван даже Дэвид Линч. С другой стороны: "а был ли мальчик?"
В нагрузку несколько цитат из книги Бергмана:
"Для меня "Час волка" важен, поскольку представляет собой попытку проникнуть в труднодоступную проблематику, предварительно очертив ее границы. Я осмелился сделать несколько шагов, но не преодолел всего пути".
"Час волка" разыгрывается в сумеречной стране. К тому же в нем использованы и обыграны новые для меня элементы — романтическая ирония, фильм призраков. Меня до сих пор веселит сцена, где Барон совершенно свободно ходит по потолку, говоря: "Не обращайте внимания, это я потому, что ревную". И я улыбаюсь, когда старая дама снимает с себя лицо, объясняя, что так она лучше слышит музыку. А потом кладет глаз в бокал".
"Хотя картина и поставлена в напряженный период руководства "Драматеном", диалоги в ней выдержаны в строгом стиле, правда чуть более литературном, чем нужно, но это не мешает. Хотел бы на мгновение вернуться к эротическому мотиву: я имею в виду сцену, которая мне кажется удачной. Сцену, где Юхан убивает укусившего его маленького демона. Просчет лишь в одном: демон должен был бы быть голым! А если уж пойти дальше, то и Юхан тоже должен был бы быть голым. У меня мелькнула такая мысль, когда мы снимали эпизод, но не хватило сил, или я не осмелился, или у меня не хватило сил осмелиться предложить это Максу фон Сюдову. Будь оба актера обнаженными, сцена приобрела бы грубую отчетливость. Демон, повиснув на Юхане, впивается зубами ему в спину, и Юхан с оргиастической силой расшибает его о скалу.
Далее: почему Линдхорст гримирует Юхана перед его любовным свиданием с Вероникой Фоглер? Нам же с самого начала ясно, что страсть его есть страсть без чувств, эротическая одержимость. Нам становится об этом известно уже из первой сцены. А потом Альма читает запись из дневника Юхана, откуда мы понимаем, что его связь с Вероникой была катастрофой. Линдхорст, превратив его с помощью грима в нечто Среднее между клоуном и женщиной, надевает на него шелковый халат, что придает ему еще больше женственности. Белые клоуны многозначны: красивые, жестокие, опасные, балансирующие на грани между смертью и деструктивной сексуальностью. Беременная Альма олицетворяет все живое. Точно как говорит Юхан: "Если бы день за днем я терпеливо рисовал тебя...". Без всяких сомнений, именно демоны разлучают шутливо, решительно и ужасно — Юхана и Альму".
