Съемки фильма были задержаны на два года из-за занятости исполнителя главной роли Джеймса Гандольфини в телесериале "Клан Сопрано".
Режиссер и сценарист фильма Джон Туртурро выбрал песни, которые затем вошли в фильм, еще до того, как он приобрел на них права. Он занимался их приобретением как раз в тот период, когда Гандольфини снимался в "Клане Сопрано".
В отличие от большинства других актеров, занятых в картине, Сьюзэн Сарандон поет в ленте не сама.
В последнюю неделю съемок Кейт Уинслет подвернула лодыжку, снимаясь в сцене, где она танцует с Гандольфини.
Джеймс Гандолфини всего на год старше Айды Туртурро, что играла в фильме его дочь.Версия для печати
Юлия Ульяновская:
Рецензия на фильм "Любовь и сигареты", или чертовы бабы, лучше бы я был голубцом
Если бы я не знала, что фильм снял Туртурро, я бы решила, что его снял Альмодовар — такой он быстрый, яркий, цветной, откровенный и аморальный. Если бы я была слепа, я подумала бы, что Альмодовар снял свою версию Симпсонов — той серии, где Гомер в японском ресторане съедает фугу и готовится к смерти — семейство Мэрдеров очень на них похоже и уровнем жизни, и качеством диалогов. Я могла бы подумать, что здесь не обошлось без Иньярриту — так грубо иногда играли на моих немощных нервах, вытряхивая признание — сука, сука любовь! Иногда мне даже мерещился Кустурица — такая бывала повсюду суматоха и так задорны были драки да скандалы. Но всё же это снял Туртурро — актер, выступивший в качестве режиссера при поддержке братьев Монеткиных, и нашедший способ высказаться на новом языке — суржике из прозы жизни и поэзии романтики.
Ник (Гандольфини) — глава семейства — монтажник-высотник, у него есть жена Китти (Сарандон), три дочки, сколотившие домашнюю рок-группу и выступающие на заднем дворе, друг-распиздяй Анджело (Бушеми), и любовница — рыжая поблядушка Тула (Уинслет). И начинается рассказ с того, что Китти обнаруживает в кармане своего прозаического мужа стихотворное послание к Туле — тут ударом является скорее не сам факт открывшейся измены, а именно стиль, в котором письмо написано. Китти изобретательно ругается ("Похотник!"), потом обижается и ненавидит, ненавидит своего толстого Ника, мол, жизнь ты мою и молодость погубил. Тут, как в "Прощайте, голуби", налетают дочки и создают маме мощную группу поддержки, а расстроенный Ник выходит на улицу и начинает подпевать невесть откуда зазвучавшей старой песне — что-то о непростой пацанской доле — и песню эту, кружась, как в мюзикле пятидесятых годов, подхватывают мусорщики, сварщики, бомжи, водители грузовиков и полицейские. Таким же образом строятся все многочисленные музыкальные номера: герои просто неумело подпевают, подтанцовывают и подыгрывают оригиналам песен, словно бы эта музыка — а что есть музыка, как не романтическое клише для особых случаев? — сама начинает звучать в их головах согласно событиям или воспоминаниям. Разочарованная Китти идет устраиваться в церковный хор, где в качестве приемного экзамена надрывно поёт вместе с Дженис Джоплин о частице сердца. Вскоре под настораживающее "иф ю лукинфо трабл" у порога нарисовываются несерьезные кеды кузена Бо (Уокен), чьё присутствие означает вовсе не решение проблем, а начало решительных действий по приближению к новым. И верно: Китти берет в руки маникюрный ножичек и, подстрекаемая Бо, идет на поиски Тулы. Пока мать занята серьезными делами, одна из дочек собралась замуж за какого-то балбеса, который весь день голосит в микрофон и требует звать себя Фрайбургом, отец сидит некормленый, потому что ему теперь от обиды никто не готовит, а Тула курит сигареты и угрожает Нику по телефону, будто ровно в этот момент, ежели он сейчас же не приедет, она всенепременнейше примется трахаться с первым встречным мегачленным супермачо. Но пролетарский быт, хоть и украшенный саундтреком, становится каким-то безысходным, что заставляет зрителя ожидать какого-то поворота. Должно случиться что-то совсем уж феерическое, от чего все надорвут брюшки. И поворот действительно происходит, но вовсе не в ту сторону, с которой слышен смех.
За плетнём моей памяти притулилось в сугробе одно воспоминание — то ли это из худлита, то ли из реальности, я не знаю теперь, но диалог был такой. Один голос сообщал, что, желая обеспечить беспроигрышный финал, ленивые и бездарные литераторы всегда убивают главного героя — мол, это гораздо проще и эффектнее, чем требовать от читателя наблюдать долгий и, как правило, неинтересный процесс распутывания и восстановления. Другой голос протестовал, утверждая, что такой поворот вовсе не является надуманным, ибо самой жизнью доказывается беспрекословная своевременность смерти. Сейчас я теряюсь в раздумьях — чем мне полагать финал "Любви и сигарет"? Неискушенностью режиссера или правдой жизни? Я склонна поверить во второе. Ведь если вывернуть наизнанку справедливое в общем утверждение о том, что самые большие глупости совершаются с самым серьезным выражением лица, получится, что ожидающая у двери судьба всегда отстукивает по ней самый незамысловатый и разухабистый мотивчик.
