Во-первых, Дерек Джармен стал первым известным за пределами его личной гей-тусовки режиссером-пидорасом, не скрывавшим своей ориентации.
Во-вторых, (и это главное, — то есть то, за счет чего интересен фильм "Себастьян"), Джармен снял кино про самого "неоднозначного" христианского святого — святого Себастьяна.
В чем неоднозначность этого образа? В том, что по преданиям и жизнеописаниям святой Себастьян был пидором. Ну, разумеется, до того, как стал христианином! А кроме того, именно с образов святого Себастьяна, выписанных в эпоху раннего ренессанса, пошел в европейской нашей живописи культ мужского тела. Ибо никакие пуританские запреты святых не касались, а Себастьян должен был быть — и был — изображен голым на полотнах живописцев.
Фильм начинается нелепой сценой, вместившей в себя мечтания всех пидорасов нашей голубой планеты: убогое, отвязное (и отвратительное) шоу, показанное при максимально отвязном и якобы свободном дворе императора Диоклектиана (чьим фаворитом как раз и являлся Себастьян). Но, собственно, это шоу и заставляет смотреть фильм дальше. А дальше пошло слайд-шоу того, что я люблю в исторических фильмах больше всего, а именно антураж: убожество императорского двора и убожество людей, включая императора, минималистичные декорации, выжженные солнцем скалы, пустота, раскаленный воздух, пустота, сожженные солнцем деревья, сухая листва, пустота… все то, что, по-видимому, Джармен почерпнул у великого Пьера Паоло Пазолини, который снимал свои фильмы-притчи (не побоюсь этого слова), максимально избавившись от всего наносного и ненужного, оставляя лишь землю, небо и человека.
Я пишу эту рецензию или, вернее сказать, описываю вам свои впечатления о фильме, прекрасно понимая, что вы фильм скорей всего не смотрели, и что вы, скорее всего, являетесь завзятыми гомофобами, как, впрочем и я. Но мне не хотелось бы выставлять свое гомофобство на всеобщее обозрение, потому что это глупо, бесполезно, бессмысленно, быдловато — примерно так же, как выставлять на всеобщее обозрение свой хуй.
И по этой же причине мне было неприятно смотреть фильм дальше, — потому что в дальнейшем нам будет представлена совершеннейшая пидерастня. Но все же я фильм отсмотрел, потому как ещё прежде вознамерился написать на него рецензию.
Мужской член становится эпицентром действия и центром каждого второго кадра. Джармен живописует жизнь в отдаленном лагере, где кантуется солдатня под предводительством младшего армии сержанта Северуса. Делать в лагере нечего. Только играть в "летающую тарелку", ебать друг друга в жопу, да перекидывать друг другу мяч. Кульминацией (еще до того, как Себастьян стал христианином) стали тренировочные сражения на деревянных мечах. Камера минут пять показывает нам пидарские ужимки и вялые помахиванья мечами, будто это не мечи, а опахала, и вдруг Себастьян швыряет меч и кричит: "Я — христианин, и я не буду драться!"
После чего начинаются его мучения, поскольку начальник, рослый голубоглазый блондин, запал на него. Христианство здесь идет побоку. Только приличия ради Себастьян выкрикивает время от времени "Я — христианин!", после чего получает ласково-суровую пощечинку. Потом его подвешивают к крюку на потолке. Но даже расстегнув ширинку, Северус не может приступиться к Себастьяну — ибо тот моментально орет: "Я христианин, и тебе не отдамся!", и начальник отступает, в ярости круша столы, кубки и табуретки, — но не трогает задницу Себастьяна.
В конце концов, обезвоженный бесплодной страстью, начальник решает умертвить Себастьяна. Он подвешивает его к столбу, а все армейское подразделение расстреливает Себастьяна из луков, приговаривая: "Он был христианин!".
Джармен подошел к теме конкретно. По Джармену — в старые времена все были пидорасами. И если один чувак не подставил кому-то очко, то уже поэтому он — христианин.
Это "умозаключение" чрезвычайно важно. Фильм показывает нам не жизнь святого Себастьяна, а жизнь гея, педераста, пидора, который не отдается чужим хуям вопреки ожиданию.
Все мы сталкиваемся с геями:) В интернете, в повседневной жизни, может быть, даже в церкви. И, думаю, каждый приходит к выводу, что светская жизнь пидорасам доступна, а вот духовная — как правило, нет. И не потому, что они как-то душевно ущербны, а просто потому, что им закрыто царство небесное, исходя из догматики. Врата рая открываются педерастам лишь тогда, когда они "возьмут в узду" свою похоть, свою страсть, свое влечение к людям своего пола. Время отложило свой отпечаток: догматика стала ДОГМАТИКОЙ, неприязнь геев к христианской вере стала НЕПРИЯЗНЬЮ.
Святой Себастьян взял свою похоть в узду. И это такой подвиг, что Дерек Джармен решил снять на эту тему фильм.
Но лишь изредка напоминая нам о задумке, Джармен снимает чистой воды "голубой" клип. Например, десять минут я ломал глаза об две мужские фигуры, порхающие в прибрежных волнах.
Святой же Себастьян почитаем не тем, что сгинул в окрестностях какого-то уебищного, замкнутого на себе лагеря и не отдался младшему гвардии сержанту, а потому, что ДВАЖДЫ не отрекся от своей веры, находясь под пытками, перед лицом смерти. Причем сделал это публично. А потом, будучи чудом спасен, вернулся — за новой порцией пыток.
И все-таки, фильм достаточно интересен, в некоторых моментах даже прекрасен. Только режиссер-гей может показать контраст, обрисовать ту менопаузу между Новым миром и Старым, между язычеством и христианством. Потому что Джармен — приверженец вакхической темы, не по уму, но, может быть, по генам. А живет — в настоящем, в цивилизации, выпестованной христианством.
Вот почему Себастьян, пытливо заглядывая в воду, молится богу солнца, но подразумевает Христа. Великолепный, тонкий мотив. Если бы весь фильм был соткан из таких нюансов, то это был бы прекрасный фильм. Но увы, прекрасным фильмом он не становится.
Впоследствии только лишь финал напоминает нам о незаурядном даровании режиссера. Сцена расстрела Себастьяна (обставленная совершенно голыми солдатами) хоть и выглядит голубовато-садистски-кичевато, но смирение, нарисованное в образе Себастьяна, боль, смиренно воспринятая им, музыка Брайана Ино и тревожное время суток, когда солнце клонится к земле, выглядит странно, иконописно, и, как обычно для Дерека Джармена, нелепо.
После чего начинаются его мучения, поскольку начальник, рослый голубоглазый блондин, запал на него. Христианство здесь идет побоку. Только приличия ради Себастьян выкрикивает время от времени "Я — христианин!", после чего получает ласково-суровую пощечинку. Потом его подвешивают к крюку на потолке. Но даже расстегнув ширинку, Северус не может приступиться к Себастьяну — ибо тот моментально орет: "Я христианин, и тебе не отдамся!", и начальник отступает, в ярости круша столы, кубки и табуретки, — но не трогает задницу Себастьяна.
Святой же Себастьян почитаем не тем, что сгинул в окрестностях какого-то уебищного, замкнутого на себе лагеря и не отдался младшему гвардии сержанту, а потому, что ДВАЖДЫ не отрекся от своей веры, находясь под пытками, перед лицом смерти. Причем сделал это публично. А потом, будучи чудом спасен, вернулся — за новой порцией пыток.
