Николай Досталь снял фильм-анекдот. "Облако-рай" безыскусно снят, и это фирменный почерк Досталя. Хотя следует признать, что точно так же безыскусно сняты 90% советских фильмов начала 90-х. Однако, в случае с "Облаком-раем" безыскусность играет на руку фильму. Короткая история с остроумной концовкой, рассказанная простым языком — вот что такое анекдот. "Облако-рай" имеет настолько отменную фабулу, что все плюсы фильма хочется отнести на счет одной только фабулы. Она такова: воскресное утро, молодой работяга Коля из промышленного провинциального городка мается от безделья. Жаждущий общения Коля давно уже всем надоел. И тогда он придумывает мега-новость. Он начинает врать, что вечером уедет на Дальний Восток, навсегда. Эта мега-новость подымает на ноги весь двор. Колю начинают провожать всем двором. И… в конце концов отправляют его на Дальний восток.
В трагикомическом фильме Досталя отображается романтическая мечта о путешествиях и подвигах, доставшаяся поколению эпохи перестройки в наследство от предыдущих поколений, строивших БАМ, поворачивавших реки вспять, запускавших первый в мире искусственный спутник Земли. Сам же Досталь и сценарист Георгий Николаев, похоже, иронизируют над старыми, добрыми хитами советского кинематографа вроде "Девчат" и "Дома, в котором я живу". Сергей Баталов играет "лучшего друга" Коли — Федора, и Федор из дружеских побуждений особенно активно спроваживает друга на Дальний восток. Его речь пестрит обрывками фраз, присущих персонажам старых фильмов о комсомольцах-добровольцах, в которых лозунги лихо вклеивались в простонародную речь…
И всё-таки "Облако-рай" — не поколенческое кино. Фильм заявляет свое право на универсальность, характеризуя состояние духа русского пролетариата — точно так же, как четыре года спустя Досталю блестяще удалась характеристика провинциального мещанства и учительства конца XIX века ("Мелкий бес"). Неприхотливость русского человека столь велика, что он может прожить всю жизнь в пятиэтажной коробке где-то посреди промзоны, лишь тихонько мечтая об изменениях в своей жизни. А уж переезд на другой край земли — это и вовсе подвиг. Человеку элементарно не хватает смелости (это как в поговорке: ежик — птица гордая, пока не пнешь — не полетит). И когда вступает в действие анекдотично преломленный в данном фильме принцип добрососедства (нынче, кстати, почти утраченный), мы не испытываем к колиным соседям дурных чувств. Соседи действительно рады за Колю, они действительно гордятся Колей, они действительно считают его чуть ли не Сверхчеловеком, однако, столь старательно выставляют его из сугубо эгоистичных побуждений — им не хочется, чтобы в последний момент Коля растоптал их детскую мечту о странствиях и путешествиях, с которой лично они уже давно расстались и практически перестали верить в то, что вообще хоть кто-то способен ее реализовать для себя.
Юлия Ульяновская:
Рецензия на фильм "Облако-рай", или я подарю тебе свой чемодан
Городки-прилипалы, облепляющие какое-нибудь нелепое стратегическое чудо генплана, продолжают жить и после смерти чудовища на выжженной его зловонным тлением земле. Позабытые жители циркулируют в своём неказистом варевке, то всплывая, то погружаясь на дно кастрюльки, и состав их сиропа ничем не примечателен: скука, уныние и одиночество. Коля тоже в этой кастрюльке, бьется в пене у стенки с гитаркой своей, без малейшей гордости предлагая себя каждой сливе в попутчики, да не нужен он никому, так как в отсутствие радостей одно спасение — сказаться занятым, а дурачок Коля сообразительности не имеет придумать себе занятие, вот и презираем всеми. А вдруг один дедок возьми да съязви, что долги отдают только тем, кто уезжает, а Коля возьми да впитай присказку, а потом поди да ляпни в гостях: уезжаю, мол, дельце одно на Дальнем Востоке подвернулось. Дурачок и есть, но переполох приключился нешуточный.
Казалось бы, с чего вокруг дурачка так забегали? Загордились им, засуетились, делить и ревновать принялись, стали глобус вертеть и слёзы лить? Не друзья ведь и были, зевали, руки не подавали, а иные и вовсе башкой об лавку норовили стукнуть. Что ж случилось? А то, что русская провинция будет чопорнее англичан, и без повода радоваться не станет, как бы ни хотелось общности, душевности и разудалости. Смех без причины — признак дурачины, это всем известно. Но как хочется, чтобы что-то случилось — такое важное и интересное, что позволило б собраться всем миром, пожалиться, побрататься, без стеснения вывернуть душу, а там всё цветы, фиалки, и всё для ближнего своего… (мы, русские, очень гордимся своей загадочной душой, и уверены, что обретаем там чудесные сокровища, а ежели вдруг поведем себя словно последнее говно — так это лишь потому, что собеседник попался непонимающий). Так невинная Колина затея и запустила колесо благих намерений, да с такой ужасной силой, что временами присутствовал он словно бы на собственных поминках: вот прощаются навсегда, вот выпивают, вот слезу утерли, а вот и мебель пришли выносить, а сосед эспандер со стены как бы невзначай попёр… И всё так массово, душевно, с надрывом! А Коле всего-то и хотелось, чтоб навстречу улыбались. А получилось — вслед.
Чем же Коля плох? Ведь он силён и ловок, а значит, может трудиться как вол на благо себе и отечеству — но не имеет понятия, чем заняться; он жизнерадостен, как весенний воробей — но никому не нужен; он придумывает и поёт хорошие песни — а их почитают за блажь. С такими способностями Коля мог бы стать кумиром стройотряда, душой пионерлагеря, чудом батальона — да вот только Союз нерушимый возьми да развались — со всеми его комсомолами, пионериями и красными армиями. Покатились ориентиры, хоть и плохонькие, и спорные, в тартарары, но к чему эта свобода, если атрофированная воля в один день не восстанавливается?
Умом я понимаю, что фильм сделан хорошо, без воды, он не нагружен лишними деталями и сверхценными намеками, но смотреть его мне было трудно и противно, хоть персонажи вовсе не были так клинически пугающи, как, скажем, жители Ростова в фильме "Глянец", а диалоги их были приятно далеки от свойственной нынешнему кино матерной натуралистичности. Я рада была повидать и красавицу Розанову, и любимого своего Толоконникова, но еще больше я была рада дождаться автобуса и выключить наконец эту мучительную печальную историю.
Я понимаю, что это чисто человеческое — сочувствовать любой скотине, буде она в грязи. Упала, бедняга, напившись вдрызг — поднять, соболью шубу с плеча под грязные портки, в расписные сани, да к Яру, рыдмя рыдая над жалкой участью скотины, тихо подвывающей в уголке. И пьяному месту уступить и убийце полотенце из красного угла снять. Омыть там ноги, руки и другие части тела, смиренно и сладостно.
Смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно, говорил Карамзин, а Фонвизин робко из-за плеча героя добавлял: — Над кем смеетесь, над собой смеетесь!
Посмеяться над собой нам предлагают и в этом фильме, который о нас с вами, дабы узрели мы себя аки в зеркале. Только зеркало-то кривое. Вроде и про жизнь, но где ее такую дают? Страшно становится существовать, умом понимаешь, что это ты, да только себя не узнаешь, только и умываешься горючей слезой, да утираешься портянкой. Узнаваемы интерьеры — но очень неуверенно. Нет, они, конечно, бывали, вот у нас в общаге бывали. Наверное. Но не так густо-духмяно. Узнаваемы люди, но как наделенные одним особым признаком, а не совокупностью оных. Лубок? Лубок. Выбежал вовремя Петрушка и поколотил городового.
Не фильм, а монотонное пересказывание мифов.
Надо сказать, что надоедает эта карусель не сразу, где-то лишь к середине фильма. А поначалу даже и ничего, думаешь, молодец автор. Зорок. Потом вдруг понимаешь, что зорок только в плоскости, потому и получается, что смеешься над "собой", ибо ты объемен, а картинка плоская.
А вот когда от большого безделья принимаешься смотреть продолжение сей нудной истории, тогда сполна понимаешь, что именно тихо прет из этих бутафорских щей. Количество пошлости на квадратик целлулоида зашкаливает. Впрочем, простим автора, ведь год-то какой...
Про этот фильм я имею только, с некоторым смущением от своей безапелляционности, но вместе с тем с полным осознанием своей правоты сообщить, что это лучший фильм из тех, что я знаю.
Дальнейшие рассуждения будут посвящены обоснованию и уточнению высказанного положения.
Не надо только думать, что тут дураки сидят! Понятно, что абсолютно лучшего фильма не бывает. Что больше: набор (0,1) или набор (1,0)? Оба больше и оба меньше, это смотря по какой координате смотреть. Кино тоже далеко не одномерное искусство. Есть и другие лучшие фильмы, для других целей, например, или для других людей, или в других измерениях, или в других жанрах и т.д.
Этот фильм почти достигает абсолюта по координатам выразимости невыразимой темной немоты, мычания, глоссолалии обыденного существования, русской тоски больших пространств, бессмысленных действий, кафкианского абсурда, внезапного подвига, экстремальности скромных значений.
Такую же нишу в литературе, например, занимает гениальный писатель Вагинов. Незаметной мукой наполнены повседневные действия Свистонова, или Миши Котикова, или Кости Ротикова, или Ивана Ивановича Куку в его романах. Слабые, трогательные люди.
Удивительно, что такой выплеск произошел у режиссера, снимавшего в основном всякие "Маленький гигант большого секса". Задействованные в ролях актеры снимались дальше в основном с телесериалах, а автор сценария потом стал писать в основном про мушкетеров двадцать, тридцать и миллион лет спустя. Я не говорю тут про режиссера или композитора, это уж само собой разумеется, работа чуть выше, чем адекватная. Ничем иным, кроме как внезапным озарением и некоторым капризным чудом, я это объяснить не могу. Это типа как внезапно заговорившая с тобой собственная жопа.
Поселок как медиатор между городом и деревней. Дело происходит в поселке, во всем чувствуется напряжение от пребывания в этом пограничном состояния. Дождь то ли будет, а то ли не будет. Герой говорит то ли разборчиво, то ли нет. Некий женский персонаж то ли любит его, то ли нет. Никто ничего не может решить. Никто не знает, чего он хочет. Говорить есть о чем, но одновременно и говорить не о чем. Знакомые смотрят волками, и один из них, может быть, я. Напряжение повседневности. Борьба мужчин с женщинами. Идиотические лица актеров. Инфернальные старухи. Одно только слово, и всемогущий Шариков (Полиграф Полиграфыч) уже дарит безмолвной жертве свой чемодан, приходят двойные грузчики и выносят мебель, в квартиру подселяют товарища старшего инженера.
Бросая в воду камни, смотри на круги, ими образуемые. Камень падает в воду и поднимает волны. Волны как-то взаимодействуют друг с другом и превращаются в цунами местного значения, бурю в стакане воды. Локальное цунами приносит некоторые жертвы; в основном все просто покачались на волнах. Большие пространства, цунами затихает, круги на воде. Одного бойца недосчитались, отряд заметил его потерю и по этому поводу радостно напился. Воскресенье же, чего еще-то делать. Слабые, трогательные люди. Финал.
