В главных ролях: Ульрих Мюхэ, Сюзанне Лотар, Арно Фриш, Франк Гиринг, Стефан Клапжинский. В ролях: Дорис Кунстманн, Кристоф Бантцер, Вольфганг Глюк, Сюзанне Менегель, Моника Цалингер.
Награды: 1997 — Лучший режиссёр, Приз Критиков, Спецприз жюри, ФИПРЕССИ — Михаэль Ханеке (Chicago International Film Festival, Fantasporto, Flanders International Film Festival)
В 1997 году фильм претендовал на Золотую пальмовую ветвь на Каннском Кинофестивале.
Интересные факты о фильме:
Пауль произносит фразу "мы ещё не достигли даже стандартной длины полнометражного фильма" ровно на 90-ой минуте картины.
В сцене, когда преступники первый раз уходят, зрители видят один дубль (без монтажных склеек) продолжительностью более 10 минут.
Американский римейк фильма, вышедший в 2008 году, тоже написал и снял Михаэль Ханеке.Версия для печати
Сел за клавиатуру, полный решимости написать рецензию — и замер... Потому что не знаю, что писать. Не знаю, откуда начать. Не знаю, о чём говорить. Не знаю, чем заканчивать. Я думаю, эта рецензия будет похожа на поток сознания — до такой степени я не могу представить, вокруг чего можно структурировать столь большой объём разношёрстных впечатлений.
Моё личное знакомство с Ханеке началось не с "Забавных игр", а с куда более сложной, и оттого не производящей такого шокирующего впечатления "Пианистки". Я пересмотрел этот фильм два раза, пережил длительный период отношений с женщиной, которая идентифицировала себя с главной героиней, и два раза переехал. После этого я решил, что достаточно окреп морально, и готов посмотреть ещё какой-нибудь фильм Ханеки.
"Забавные игры" обычно называют экспериментом с медиа-насилием. Это, безусловно, правильно (тем более, что и сам Ханеке обычно в интервью об этом рассказывал), но лишь отчасти. "Забавные игры" — это не только кино о насилии в кино. Это кино о кино вообще. О развлечении. О том, что поёт Tool: "I need to watch things die. From a distance. You all need it too, don’t lie". Ну и, помимо этого, "Забавные игры" — прекрасный камерный триллер, держащий в таком напряжении, что его часто называют даже фильмом ужасов.
В действительности, если присмотреться к картинке, решительно ничего ужасного там на происходит. После спокойного, даже вялого сет-апа, мы оказываемся в стандартной диспозиции: двое молодых людей берут в заложники семью, состоящую из отца, матери и мальчика лет шести. Смысл действий молодых людей поначалу угадывается с трудом. Ведь это просто игра. А какой в игре может быть смысл? Вопреки расхожему мнению (особенно часто упоминаемому в анонсах), молодые люди не пытают и не истязают своих пленников. Здесь нет ни "пилы", ни "техасской резни", ничего такого. Они просто издеваются над бюргерами, они давят на них, заставляя их постоянно вступать в схватку с самими собой: сопротивляться и проиграть или поддаться и унизиться? Вспылить и получить ещё один удар или стерпеть и подчиниться? Попытаться что-то изменить, и подставить под удар близкого человека, или пойти на всё, ради того, чтобы его не трогали? Молодые люди заставляют своих жертв весь фильм балансировать на грани трёх плоскостей: надежды, страдания и агресии, давая возможность каждой из них по очереди перевешивать, и снова возвращая человека на самую грань. И ведь в конце концов результат известен заранее. Ханеке честен. Он не собирается надувать зрителей. Всё кончится плохо.
Две вещи сделали из этого фильма икону пост-тарантиновского кино.
Во-первых, это моя любимая тема с переходом между игровой плоскостью и пиздецовой. Здесь она доведена до своего логического конца, до абсурда: когда перед нами совершенно очевидная игра, от начала до самого конца, но смысл этой игры заключается исключительно в пиздеце, в насилии и боли, в душевных страданиях, и, в конечном итоге, в смерти. Не смотря на то, что, как я уже говорил, в фильме минимум физического насилия, и оно, в общем, решительно ничем особенным не выделяется, я ещё не видел человека, который мог бы спокойно посмотреть картину от начала до конца. Ханеке сделал по-настоящему страшную картину.
И во-вторых, это, конечно же, медиа-насилие, как самая доступная нам и самая привычная нам форма насилия.
Готовясь к написанию рецензии, я узнал новое. Оказывается, в теории театра существует такое понятие, как "четвёртая стена", и выражение "ломать четвёртную стену". Само понятие проистекает из театральной диспозиции, где актёры играют в интерьере с тремя стенами: вместо четвёртой стены у них зрительный зал. Но условность театра требует от зрителя признания, что помимо трёх видимых стен есть ещё и четвёртая: граница между сценой и зрительным залом. "Ломая" эту стену, то есть проявляя осведомлённость о том, что за условной границей находятся зрители, модернисты в двадцатом веке создали целую плеяду "новых театров".
Ханеке же, вслед за ними, работает в рамках "нового кино". Его персонаж (по крайней мере один, Пауль) совершенно очевидно знает, что за четвёртой стеной находимся мы, что мы смотрим фильм, и он не собирается нас разочаровывать. Пауль строит происходящее, как хороший, качественный триллер. Заставляет зрителей сопереживать жертвам, следит за развитием сюжета, не даёт фильму оборваться раньше, чем надо. И — кульминация картины — когда события вдруг начинают разворачиваться не в том направлении, он хватает пульт дистанционного управления и меняет всё.
Пульт дистанционного управления — современный символ власти. Этим пультом ты можешь менять одну реальность на другую, добавлять в реальность звук, или убирать его, ты можешь заставлять события в твоей реальности течь быстрее, или направлять их вообще в обратную сторону. Насилие, ставшее естественной, понятной частью нашего медиа-мира, поддаётся такому же точно управлению этим пультом, как и всё остальное. Жертвы проиграют. Чего бы тебе ни хотелось, как бы ты ни хотел другого развития событий — но жертвы проиграют. Таковы законы жанра.
Ханеке ставит диагноз современной культуре, или вернее — ставил диагноз культуре поздних девяностых, тарантиновщине. "Где вы видели кровь? Это же томатный сок!", — говорил Тарантино. "Вы же на стороне жертвы, верно? Вам ведь очень хочется, чтобы они победили?", — подмигивает нам Ханеке. We need to watch things die. From a distance. Ну, так и давайте смотреть. Только поп-корном запасёмся.
Вы ведь не хотите, чтобы рецензия оборвалась в этом месте, верно?
