"В 1889 году на улице итальянского города Турина случилось странное происшествие. Кучер хлестал кнутом свою старую лошадь, которая отказывалась тронуться с места. Неожиданно к повозке подбежал хорошо одетый господин с пышными усами и обнял животное за шею, при этом горько зарыдав. Это был не кто иной, как всемирно известный философ Фридрих Ницше. Его с трудом увели от лошади, а когда привели домой, выяснилось, что он не в себе. Ницше поместили в лечебницу для душевнобольных, где он провел остаток жизни…"
Фильм рассказывает, что после этого случилось с лошадью. Бела Тарр никак не мог выбросить из головы эту историю, рассказанную сценаристом, и снял почти трехчасовой фильм о том, как тяжело быть человеком, о вечном возвращении и умирающей лошади, которая упрямо отказывается от еды посреди шторма, ведущего к странному концу света, больше напоминающему "звезд больше нет" Бестера. Вряд ли можно спокойно жить после того, как ты видел плачущего Ницше — человека, придумавшего самую яростную, самую красивую и самую важную философию о преодолении самого себя на свете. Честно говоря, этот вступительный текст так растревожил меня, что я несколько дней подряд тоже не могла избавиться от мыслей о сцене, где потерявший рассудок Ницше плачет, обхватив шею лошади. Ницше не должен плакать. Это немыслимо, от этого рушатся законы мироздания.
Мир внутри фильма, черно-белый мир бесконечного злого ветра, красивый и отчужденный, распадается, словно уничтожение рассудка Ницше уничтожает вместе с собой и его. Людское бытие сложно — сложно заставлять себя подниматься каждый день, каждый день вкушать пищу, каждый день идти работать, чтобы снова есть, ложиться и вставать. Когда взрослеешь и задаешься вопросом "неужели так будет всегда?", безумие и ужас подступают так близко, что становится невыносимо. Герои Белы Тарра — извозчик, хлеставший лошадь, и его дочь, живущие за одиноким холмом в долине, где царствует злой вихрь.
"Туринская лошадь" — лучший фильм года, последний фильм Белы Тарра, который вполне может отойти от дел, так как снял отменную вещь, вызывающую целый шквал переживаний своей внешней монотонностью. Впрочем, он мог ничего не снимать — и оставить экран черным после вступления. Он сделал главное — включил воображение, заставил меня страдать, переживать, метаться.
"Туринская лошадь" Белы Тарра — фильм, конечно, впечатляющий, но не очень правдоподобный.
Поскольку "экранная жизнь" показывается чуть ли не в риал-тайме, у зрителя масса времени приглядеться к деталям, к тому же они повторяются, превращаясь во что-то типа нудного ежедневного ритуала.
У героев фильма, старика и его дочери, совершенно наплевательское отношение не только к лошади (в сарае, где находится стойло лошади, в стене огромная дыра, причем с подветренной стороны), но и к себе.
Фильм состоит из эпизодов-дней. И каждый день, кроме последнего, бушует ураган. В первый же день мы видим, как девица сушит на улице белье. Ветер таскает по двору целые горы песка, пыли, грязи и осенних листьев. Естественно, все это дерьмо оседает на влажном белье.
Дом у них каменный, довольно большой. Протопить такой дом с помощью маленькой печки не так-то просто. Утром девица закладывает в потухшую печь кучу поленьев (огонь возгорается в мгновение ока) берет ведра и идет за водой. Дверь она оставляет распахнутой НАСТЕЖЬ. И так каждый день. Сперва я подумал, мало ли, случайно забыла закрыть за собой. Тут как раз, бац, камера показывает папашу, лежащего на тахте. Он накрыт одеялом, однако ступни ног голые. Взгляд мрачнейший. Ну точняк, думаю, щас девка вернется и в торец схлопочет. Ничего подобного. Оказывается, подобное раздолбайство у них в порядке вещей... Впрочем, и ураган ведет себя непривычно тихо, как скромнейший из гостей. Не врывается в дом, не гремит посудой, не гоняет сор по избе.
Потом оказывается, что им вообще-то тепло. Например. Раннее утро, холодное, стылое, зябкое. Печка давно остыла. Чувиха встает с постели, неспеша идет через половину дома к сундуку, ступая по ледяной земле босыми ногами. Оказывается, одежда ее повешена не возле кровати, чтоб поскорее закутаться и метнуться кабанчиком к печке, а висит черт знает где, возле сундука. Возле сундука она медленно, чуть ли не томно — будто перед фотографом из "Плейбоя", одевается. Шаль, однако, ленится затянуть как следует, концы не связывает, отчего вся одежда болтается на ней как на огородном пугале. Потом она идет за водой, традиционно забыв закрыть за собой дверь. С колодца она скидывает крышку, набирает воду. Набрав воду, швыряет колодезное ведро вниз, вместо того, чтобы аккуратно повесить на гвоздик. Ну это потому что гвоздика у них нет. Пусть ведро гниет в воде, черт с ним! Чувиха идет с двумя ведрами в руках в дом. Поскольку она обычно ленится что-то сделать со своими волосами (заплести их или платок на башку повязать), волосня залепляет ей рожу, лезет в рот, она чертыхается, но никаких выводов из этого не делает. И вот она уже в доме, поставила ведра, помогает отцу одеваться (тот сам не может, поскольку у него правая рука недееспособна)... невероятно, но факт: волосы у нее уже чисто вымытые и расчесанные.
Еще была примечательная сцена с цыганами, которые долго ехали в телеге, запряженной двумя упитанными лошадьми. Долго ехали, всю воду выпили, и тут — о чудо — колодец наших героев на их пути повстречался. Цыгане напились воды, фляжки наполнили, а лошадям своим хуй показали, поехали дальше. Хозяева постояли во дворе, поглядели вслед и пошли обратно в дом. А крышка от колодца валяться осталась, — лети в колодец уличный мусор, нам похер.
Глядя на подобное распиздяйство, человеческих героев фильма как-то не жалко. А вот лошадь становится жалко вдвойне.
Один из многочисленных примеров небрежности режиссера: в дверь бедного крестьянского дома (хотя крестьянского ли? — герои ничего не выращивают, только катают взад-вперед пустую телегу) врезан новехонький стальной замок.