Нежный, неспешный артхаус, которому не хватает энергии. Еще глядя первый фильм Рейгадаса, получивший множество положительных откликов, я была удивлена таким бездарным переложением Дрейера. "Вне сатаны" находится примерно в том же русле, хотя более самостоятелен. Бруно Дюмон пускает по зеленым, сонным полям бродягу-"святого", совершенно лишив его какой-либо святости и оставив только сельскую безмятежность. Герой изгоняет бесов из женщин, а затем наталкивается на трупы. В ритме медленного брожения присутствует даже зачаточная интрига — уж не убийца ли беззубый бродяга? Его везде сопровождает влюбленная фермерская дочь, но мужчина отторгает любые сексуальные намеки, смеясь в песке и предлагая последний дар.
Тенденция к аннигиляции величия, десакрализации сакрального при стремлении к бездушному остатку вызывает у меня удивление. Религиозная идея, лишенная дистанции и превосходства, полностью теряет смысл. Религии сложно выжить внутри мира, требующего движения и логики. Развитому человеку она может предложить лишь идею бессмертия, величия, незримую цель. Если громкие слова уходят, остается лишь наблюдение за бродягой, шарящим по кустам.
Несмотря на снотворный темп, от которого современный зритель отвык, "Вне сатаны" интригует тональностью, выносящей любые поступки за границу деления на добро/зло. Как Рейгадас в "Безмолвном свете" делал воскрешение будничным, малозаметным действием, принижая чудо и внедряя его в быт, так же и Дюмон изгнание бесов изображает как бытовую возню с невероятно телесными людьми. Эта тональность, приглушение сияния святости, свойственная многим европейским режиссерам, оказывает разочаровывающий эффект, потому что они повторяют чужие идеи, лишая их блеска, воодушевления. Бессмысленный труд. "Слово" Дрейера заставляет столбенеть от восторга. "Вне сатаны" — нет. Это, впрочем, не отменяет того факта, что фильм красив, словно туманный рассвет.